Почтительно склоняюсь перед тем, кто обрел славу святости милосердно взирающего на живые существа среди тысячи Будд, перед безгранично сострадательным, обладающим сотней титулов, перед бхагаваном, богом богов! С почтением преклоняюсь перед тем, кто придерживается Учения, стоит на страже Дхармы и приумножает ее! Перед возвышенным приверженцем Дхармы, прибывшим в Арьядешу и Страну Снежных Вершин, перед тем, кто рассеял без остатка миллионами горячих лучей знания текстов и их верного истолкования весь туман непонимания и неправильного понимания Дхармы, перед сущностью Манджушри, открывающего радостное пиршество для избранных в лотосовом саду незагрязненной традиции! Поместив на вершину дхваджи следования и приумножения Учения этого могущественного Победоносного, [следующего] благой традиции и исполняющего желания, искренне уверовав в могущественного Победоносного, несравненного в исполнении чаяний живых существ, и в его духовных сынов, наполнив чашу милосердия нектаром их благих наставлений, с почтением преклоняюсь перед тем, кто искусен в распространении Дхармы Будды во всех концах света.

Итак, я начинаю повествование о благих деяниях вышеупомянутого, имея лишь ничтожную толику сходства с владыкой Синдхувары, в силу почтения к оказанной [им] милости.

[Излагая лишь] небольшую часть из обширного жизнеописания могущественного Солнечного Возничия драгоценной Дхармы, всемогущего несравненного Муниндры в сумрачных северных краях, нашего святого покровителя Пандиты-Хамбо Дамба Дарчжай-Балсанбо, [я изложил ее] в четырех главах:

[1] Деяния рождения и детских лет.

[2] В поисках знаний и размышления над наставлениями.

[3] Деяния во благо Дхармы и живых существ.

[4] Принятие полных монашеских обетов и обращение в Дхарму неверующих.

[Глава] первая

Узрев своего отца по имени Зая из племени цонголов рода абагатов, последователя учителей в Трех Драгоценностях, преисполненного сильной веры, отвергающего недобродетельное и усердствующего в праведных делах, и мать по имени Дэжит, издавна связанную с благими поступками и пожеланиями, [он] вошел в чрево матери в местах к востоку от большой реки под названием Чикой на правом северном ее берегу, в очаровательном месте у горы Оцон-хан, высокой и блистательной, с разнообразной растительностью, ручьями и лугами. [Он] родился в последнюю луну тысяча семьсот десятого года по европейскому летосчислению, в год железа-зайчихи двенадцатого рабчжуна. Этот лучший из младенцев получил имя Тодо. Кроме того, что было приведено в соответствие то, что не соответствовало его высокому предназначению распространителя драгоценного Учения Будды, во всех сторонах света успешно возобладали условия для поражения тех недостойных, одержимых демонами зависти в их попытках осмеять причастность имени [его] отца Зая к санскритскому слову, означающему Победоносный.

В детские годы он отличался веселым и непохожим на других нравом. Когда в детстве он твердил своим родителям, что отправиться в Тибет, и просил их отпустить его, те и слушать не хотели, говоря: «Что же ты будешь делать в тех далеких краях?» Тогда он отказался входить в дом и потерял интерес к пище и питью, из-за чего родители согласились отпустить его в Тибет. Расположение духа вернулось к нему, он вошел в дом и с удовольствием принял предложенную пищу. Эти и многие другие удивительные умственные наклонности отличали его [в детстве], что так походит на удивительные рассказы из житий святых. Прошло много времени, а у него не появилось достаточной уверенности в себе, поскольку поиски знаний были трудны, и того, что он увидел или услышал, было недостаточно.

Затем в возрасте пятнадцати лет мощной волной из бесконечной череды прошлых существований в нем проснулось издавна зревшее духовное стремление распространить драгоценное Учение Будды в этих местах, не тронутых проповедью. Пока же он не мог стать источником драгоценной Дхармы. Обуреваемый желанием принести чистейшую Дхарму, объединяющую [в себе] сутру и тантру, очищенных сущностью Манджушри, он отправился в страну, окруженную Гималаями, прохладную обитель святого Локешвары. Этот путь был очень далек, полон разбойников и грабителей, отравленной воды и земли. Но, одев прочные доспехи презрения к трудностям, в полном одиночестве он отправился за высокой Дхармой, бесстрашный как дитя-махапуруша. Это описание одинокого странствия в далекий край, будто лишенный какой-либо жизни, в возвышенный Тибет, являющийся предметом вожделения для жаждущих знаний, [это сказание] о том, сколь редкостным было то, что подросток пятнадцати лет отправился в опасный путь, сколь неслыханным было в то время пойти в Тибет и вернуться оттуда, не является простой чередой славословий великому существу, пребывающему в сансаре и исполненному великой цели, но удивительная история его освобождения из нее.

[Глава] вторая

Так [наш герой] покинул родные края и прибыл в Да Хурэ. Он подумывал остановиться здесь для продолжения своих духовных поисков, но, как говорят, его намерению не суждено было осуществиться. К тому же в прошлой череде рождений он был последователем Далай- и Панчен-лам, их духовным сыном, а эти места находились слишком далеко от нектара их наставлений. И потому, вопреки всем препятствиям и исполненный упорства, он покинул Да Хурэ. Затем он прибыл в Пекин – обитель маньчжурского императора, известного под именем высочайшего Манджугхоши. Здесь он посетил Сандалового Будду – высшую из святынь и реальное воплощение Несравненного Учителя, ничем от него не отличающееся. [Здесь он] также посетил и другие места. Из Пекина он двинулся вверх по горным дорогам. Пройдя Синин и пробыв в пути около трех месяцев, он добрался до Гумбум Чжамбалинга. Здесь он посетил не имеющее подобия на земле Сандаловое древо с десятью тысячами изображений Симхасвары, которое естественным образом выросло на месте рождения Великого Победоносного Цзонхавы, магически воплощающего в себе Бодхисаттв Трех Семей. Здесь он также посетил множество других бесподобных и удивительных святынь. Далее через Кукунор уже верхом он отправился вверх до Нагчука. Этот путь занял еще три месяца. От берегов реки Нагчу по истечении еще десяти суток он прибыл в Лхасу. В городе он обошел множество святынь, высшим из которых являются две статуи Будды Шакьямуни. После этого он вошел в дхармические двери Балдан Даши Гоман-дацана, одного из семи подразделений знаменитого монастыря Балдан Брэйбунг, слава о котором уже вышла за пределы сансары. Вверившись наставнику-геше, преисполненному знаний цаннида, он денно и нощно, не зная отдыха, усердствовал в изучении цаннида, словно речной поток. Посещая во время летнего семестра Санпху, а во время зимнего семестра Чжан, он предавался размышлениям над услышанным. Поклонившись стопам Панчен-ламы, Далай-ламы и других высоких лам, он с усердием внимал [их] наставлениям по высокой Дхарме. Придя в великолепный Ташилхунпо, [Возвышенный] принял чистейшие обеты гецула в присутствии Панчен Лобсан-Ешей-Балсанбо – будды Амитабхи в человеческом обличьи. Когда же ему исполнилось двадцать лет, он принял полные обеты гэлонга, возможные только для человеческого рождения, в присутствии великого Седьмого Победоносного Галсан-Чжамцо-Балсанбо, являющегося возвышенным Авалокитешварой, танцующим в человеческом облике, и хранил их как зеницу ока. Не прошло и десяти лет, как он стал держателем всего свода текстов винаи. Странствия по стране на протяжении пяти лет без постоянного пристанища еще более укрепили его. Когда ему исполнилось 25 лет, могущественный пандит и сиддх Великий держатель винаи Ёнцзин-Агван-Чогдэн и другие великие учителя-держатели винаи обсудили возможность передачи ему права исполнять обязанности упадхьяи. Обсудив [это между собой], они решили, что он достоин быть упадхьяей.

В том монастыре он усердствовал в изучении великих текстов по пяти дисциплинам. Как знамение обретения им полной уверенности в овладении всего обширного количества буддийских текстов, он одержал победу в ученом диспуте, отразив все аргументы противников среди множества тысяч могущественных знатоков текстов и их истолкований. Полностью постигнув трудные места десятка коренных текстов и их истолкований, он получил звание габчжу.

Когда пришло время принести с собой могущественное светило драгоценной Дхармы четвертого будды, объединяющей в себе сутру и тантру, очищенных великим Манджунатхой ламой Цзонхавой, в края сумрачного невежества, то перед отправлением в родные края он, похоже, предстал перед Седьмым Далай-ламой Галсан-Чжамцо и получил от него глубокомысленные наставления о том, как распространять Дхарму в суровых северных краях. Кроме того, он был удостоен великих благословений и титула Номунхана. В жизнеописании вышеупомянутого Далай-ламы отмечается факт дарования благословения бурятскому Номунхану. Поскольку нет другой страны с подобным названием, и поскольку в те времена буряты не посещали Тибет, то думается, что речь должна идти только об этом Возвышенном. Даже получив почетный титул Номунхана, отрешившись от гордыни, он считал себя человеком низкой ступени развития. Таков был характер этого святого, и, похоже, он никогда не выпячивал напоказ этот высокий титул. Сам же Возвышенный и в кратком изложении о своих усилиях по постройке монастыря и его освящении, и в сделанных им благопожеланиях говорил так: «Я лишен каких-либо достоинств». Следует знать, что вкупе все это говорит о его необычайной скромности.

[Глава] третья

Вскоре после ухода [Возвышенного] в Тибет Китай и Россия в 1727 году установили твердую границу между своими странами. Наступило время строго запрета на самовольное пересечение границы в обе стороны для кого бы то ни было. Следили за этим чрезвычайно строго.

Говорят, что когда Возвышенный возвратился из Тибета, его земляки, светские начальники и духовенство подали в правительство петицию с просьбой разрешить их ламе перейти границу. Таким образом, он вернулся на родину в 1741 году, в год воды-крысы. Воссоединившись с родителями, братьями и сестрами, он дал наставления о том, что если бы они ради процветания драгоценной Дхармы Победоносного, являющейся единственным источником пользы и благополучия для людей тех мест, смогли бы воздвигнуть монастырь, то накопили бы огромное собрание заслуг. И все согласились с этим.

Собрав под войлочным навесом нескольких заблудших тибетских, монгольских и амдоских монахов, он возглавил это собрание в год воды-мыши. Говорят, что сбор общины происходил в нескольких местах: поначалу у подножия Оцон-хана, затем в местности Мохор, а оттуда [они] постепенно спустились в нижнюю часть долины Чикоя. Вбирая в себя монахов из пришлых и местных [верующих], община разрасталась, достигнув количества ста пятидесяти. В 1741 году в год воды-мужской-собаки, под названием «Нга чен», в правительство была подана петиция, и впервые для этих мест было получено разрешение на зачисление этих ста пятьдесяти лам в число комплектных. Хотя для местных нойонов он был снизошедшим воплощением бодхисаттвы и Будды, многие столичные чиновники, исповедовавшие религию, противоречащую Учению Царя Шакьев, не желали распространения нашей веры. И то, что одним лишь прошением он добился успеха, является несомненным проявлением силы его прежних молитв.

В 1745 году огня-мужского-тигра на берегу Чикоя был сооружен деревянный соборный храм. До того, как Возвышенный взошел на престол, [его] ширетуем был назначен чонэский Агван-Пунцок. В 1752 году огня воды-курицы тринадцатого рабчжуна монахи и миряне подали в правительство просьбу назначить ширетуем монастыря нашего Возвышенного. Через Селенгинское воеводство был получен письменный документ о назначении его ширетуем. Для этих мест это был первый случай назначения правительством ширетуя монастыря. В разных местах Бурятии стали возникать монастырские центры, возникло множество общин. В 1754 году огня дерева-свиньи поступил правительственный документ об учреждении титула ширетуй-цорчжи-ламы, главенствующего над всеми монастырями. Такой титул главы всех монастырей был введен впервые. В 1758 годы в год земли-женского-зайца был созван собор с участием Ухин-тайши, Батор-шанцзодбы, Лобсан-Чжалцана и множества других монахов и мирян. На этом соборе обсуждался вопрос о том, что весьма добродетельным делом было бы сооружение храма со священными текстами по примеру тибетских, монгольских или амдоских, где в такого рода храмах организован учебный процесс. Люди и высокого, и низкого сословий с уважением отнеслись к этому предложению и единогласно его поддержали. В частности, шанцзодба Лобсан-Чжалцан взял на себя ответственность за постройку храма. Было решено, что если возникнут трудности, то весь народ окажет помощь. Присутствующие же с большим воодушевлением согласились с этим. Так было утверждено решение о постройке храма.

Когда же было сделано обращение в Селенгинское воеводство, чиновники ответили, что ранее они не давали разрешения российским подданным на строительство буддийского храма, а потому необходимо обратиться в имперское правительство. Сразу же по получении этой рекомендации было представлено прошение в правительство. Не прошло и шести месяцев, как через тобольское губернаторство пришло письменное разрешение на возведение в Бурятии буддийского храма. Это был первый случай получения дозволения на постройку храма. В поисках места для строительства нового храма двинулись выше по течению Чикоя от места расположения прежнего дугана. Так как Ухин-тайша распорядился строить храм не слишком близко и не слишком далеко от его ставки, то храм воздвигли в месте, которое в наши дни называется Хилгантуй. Там он и находится по сию пору. В 1759 году железа-мужского-дракона, называемого «Намнон», был заложен фундамент и положено начало основанию храма. Пожертвования на строительство поступали преимущественно от Батор-шанцзодбы, но часть составили и народные пожертвования.

Если истолковать пророчество, снизошедшее на Всеведущего Панчена и дарованное им, то [оно состоит в следующем]. Несомненно, что Возвышенный не раз обращался за советом к Победоносным Отцу и Сыну о том, следует ли распространять Дхарму тем же способом, что и прошлом. Словно разбрасывая семена, он обращался с этим же вопросом и к Панчен-ринпоче, на что получил такой ответ:

«Прекрасно, что ты распространяешь Дхарму в невежественных краях, однако это не повод для гордыни. Оберегай чистоту традиции Дхармараджи Трех Миров должным образом. Старайся обратить в религию царей России. Проявляя умение в обеих сферах, полностью откажись от военного дела. Написано в год железа-дракона, [что есть] добродетель».

[В строфе] о распространении драгоценной Дхармы в наших невежественных краях воздается хвала [Возвышенному], но дается и предостережение от гордыни относительно этой хвалы и мнения о себе как о единственном распространителе Учения в местах, где она ранее не была распространена. И это является наставлением, дающимся близкому ученику.

Укрощенные в Дхарме, живущие в этих местах, являются последователями только лишь драгоценной традиции Манджугхоши Второго Будды. Несомненно, что [в следующей строфе] дается провидческое указание, в большой степени связанное со стремлением Возвышенного быть светильником высокого Учения в непросвещенных местах.

Для содействия зарождению уважения со стороны российского императора и его министров к драгоценному учению Победоносного, следует быть искусным в двух традициях [религии и политики], что, кроме знания религии, необходимо понимать и законы страны. Для того, чтобы сделать царя и [его] министров союзниками в распространении Учения Победоносного, следует усердствовать в этом, используя множество методов. Эти слова должны приводить нас к пониманию того, что мы все должны быть благодарны устремленности этого махасаттвы и его искусным методам за то, что Учение Победоносного распространилось в наших землях.

В те времена некоторые люди, не предвидевшие будущего, руководствовавшиеся увиденным и услышанным и стремившиеся занять положение, придавали большое значение военной службе. К нему обращались за советом о том, стоит ли это того. [Возвышенный] понимал, что все это не продлиться долго и советовал совершенно отказаться [от военной службы].

Когда высокий Покровитель достиг пятидесяти шести лет в год огня-собаки, под названием «Ма зад», строительство храма было завершено. Начиная со среды пятнадцатого числа шестого месяца того года под созвездием «Монди дуйиг» была проведена церемония освящения. Храму было дано имя Балдан Брэйбунг. Тогда на монгольском, тибетском и двуязычии было записано немыслимое число молитв и благопожеланий о том, чтобы все жертвовавшие на строительство и прочие связанные с этим высокие и низкие ламы и миряне, лошади, верблюды и волы, подвозившие камень и лес, вплоть до погибших во время строительства храма под тяжестями насекомых, обрели благое рождение на веки вечные, встретились с Учением Победоносного, были бы ведомы высокими учителями и, не сбиваясь с пути, быстро достигли бы конечного уровня Четырех тел.

К тому времени через Селенгинское воеводство пришло письменное утверждение титула Бандидо-Хамбо как главенствующего среди всех монастырей и монахов. С тех пор сам царь стал подписывать указ о присуждении почетного титула Бандидо-Хамбо религиозному лидеру бурят.

В прошлые времена буряты поклонялись мирским демонам, которых называли онгоны. Они приносили им кровавые жертвы, лишая жизни лошадей и овец. Благодаря милосердию Владыки, [буряты] стали следовать ламам в Трех истинно высших Драгоценностях, и милостью благого закона несравненного Муниндры сюда проникло драгоценная Дхарма. [Буряты] узрели благой закон истинного учения о воздаянии за прошлые деяния, отказались от воровства, грабежа и прочих дурных деяний, и к сегодняшнему дню мы буряты стали спокойны нравом и исполнены благими достоинствами, что достойно радостного осыпания цветами со стороны будд и бодхисаттв. И все это благодаря милосердию этого высокого Покровителя. С того времени и до сего дня в больших и малых землях стали строиться храмы, превысив по южную сторону моря Байкал число тринадцать. Росло и количество учащихся в них, а также прочих, вращающих колесо преподачи и практики [Учения]. И с того времени высокочтимые монахи удостаиваются почетного титула Бандидо-Хамбо, главенствующего над ними, что является милостью не кого иного, как этого Возвышенного. Таким было невиданное ранее утверждение Дхармы, и до сих пор реализация этого удивительного метода распространения дхармы является достойным уровня будд или бодхисаттв и не повторялось еще никем. [Имя Возвышенного] не имеет отличий от славных имен правителей, министров, лоцзав и пандитов, являвшихся воплощениями святого Авалокитешвары, что в прошлом начали распространение драгоценной Дхармы в Снежном Тибете, от воплощений Будд и Бодхисаттв, что сознательно перерождались в Монголии, и неизвестно, кто из них обладал большей духовной силой, чьи устремленность и сила молитв были мощнее.

В те времена великая государыня России Екатерина Вторая созвала представителей от разных местностей и народов для обустройства жизни, положения, религий, верований и культов своих подданных самого разного происхождения и вероисповедания. Для участия в дискуссиях на этом соборе необходимо было послать и представителя от бурят. Когда через Селенгинское воеводство пришло [уведомление об этом], всё духовенство и миряне выразили мнение о необходимости послать Возвышенного. В последнюю осеннюю луну 1767 года огня-женской-свиньи, под названием «Тамчжаддул» [он] отправился в город Иркутск вместе с переводчиком Намчжал-Дорчжэ. После получения дорожной грамоты и прочих приготовлений двадцать восьмого числа того же месяца они выехали из Иркутска. В пути они не встретили никаких ненужных проволочек и по их просьбе с большим уважением были быстро доставлены на место. В одиннадцатый день первого месяца 1768 года земли-птицы они прибыли в столицу России Петербург. Там, за все время пребывания [он] дважды удостаивался аудиенции у великой императрицы, много говорил с ней о том, что является благом для Учения и живых существ, описывал ей прекрасные стороны этого. Так все и было на самом деле. [Он] подал [императрице] прошение о религиозной и светской сторонах жизни бурят, состоявшее из двадцати двух пунктов. Большая часть этого прошения была удовлетворена. В знак почтения ему была вручена медаль, изготовленная из лучших драгоценностей. В столице вместе еще с пятьюстами шестьюдесятью тремя участниками [он] принимал участие в обсуждении вопросов обустройства религии и жизни людей в течение более десяти месяцев до средней зимней луны того года. Семнадцатого числа того месяца он отбыл из российской столицы, и в пути с ним обращались уважительно, как и раньше. Когда он прибыл в Тобольск, то губернатор, тамошний большой начальник, упросил его провести там несколько дней. Один искусный художник написал портрет Возвышенного Покровителя. Выехав оттуда, он спокойно проехал остаток пути. Двадцатого числа среднего весеннего месяца 1769 года земли-быка он, по счастью, добрался до великого монастыря Балдан-Брэйбунг.

Ранее и в последующие годы он усердно предавался йоге по стадиям зарождения и завершения [тантрийских идамов] и по практике Пути и, несомненно, давал множество религиозных посвящений, благословений и наставлений. Попрекая некоторых из своих учеников за нерадивость, он говорил им: «Все вы не можете неизменно быть моими учениками, а потому [некоторые] вольны не слушать моих поучений». Иногда, а особенно в конце жизни, в его сердце попадали и цветочные стрелы. Некие люди, чье сердце было отравлено ядом, нестерпимо завидовавшие великим деяниям Возвышенного ради Учения и живых существ, его высокому положению и славе, не в силах повредить ему лично, бессовестным образом обвинили его в восемнадцати прегрешениях, но в силу правды и истины, это не принесло ему никакого вреда. Однако, хотя его великие дела во благо Учения и живых существ остаются великими, думается, что его восхождение было таким образом приостановлено, и в будущем он более не поднялся выше именно по этой причине. Считая, что если не принять внутреннего устава монастыря, то это повредит учебному процессу и нравственным устоям, он часто давал наставления о моральной дисциплине. В частности, восемнадцатого числа осеннего месяца 1775 года дерева-овцы на собрании монастырских чинов был составлен устав, регулирующий все стороны жизни монахов, но с этим уставом, предусматривавшим наказания для его нарушителей, не стали считаться. Однако существование и распространение Учения Победоносного зависит от чистоты монашества и учебного процесса, а чистота монашеской общины и учебного процесса зависит от правил нравственного поведения. Если не будет таких правил, то будет трудно держать в чистоте нравственность и учебный процесс. Поэтому Возвышенный твердо настаивал на [следовании] нравственным установлениям, говоря: «Ведь если мы станем им следовать, то соберем большие заслуги. Как принято говорить в великих монастырях, монастырские нравственные установления выше нравственных правил Будды». Это не означало, что не следует придавать большого значения моральным правилам Будды, но что без монастырских правил тяжело хранить в чистоте правила, предписанные Буддой. Как говорят монахи Балдан-Мадчжуд-дацана, эти нравственные правила составляют единое целое и опираются друг на друга. Это означает, что если следовать драгоценным нравственным устоям, то это значит, что единство шуньяты и праджни в твоих руках. Так говорят в своих наставлениях великие личности. Этот Возвышенный преподал нам, его последователям, назидательное наставление, а потому, если у себя дома мы будем стараться придерживаться нравственных установлений, согласно желанию этого милостивого махасаттвы, то накопим большие заслуги, и основы драгоценного Учения Победоносного останутся непревзойденными.

[Глава] четвертая

В возрасте шестидесяти шести лет в один из месяцев и дней года огня-змеи [Возвышенный] растворил свое тело и устремился в области умиротворения, для того, чтобы довести до совершенства своих последователей в этих местах и побудить к Дхарме заблуждающихся. Тогда были проведены церемонии подношений мандалам идамов для эффективного проведения кремации тела. Мы же, его последователи, получили свои доли останков его тела, и до сих пор поклоняемся им.

[Далее] скажу [так]:

Эта история о жизни нашего защитника и покровителя, махасаттвы, умело поддерживающего за ручку удивительной силы милосердия широкий зонт чистейшего Учения Победоносного, украшенного золотым навершием сутры и тантры, давая этим самым великую тень успокоения живым существам, заставляет вспомнить о [дарованной] милости. Так пусть добродетель этого малого сказания послужит распространению Учения Победоносного, следованию людей этих земель традиции Несравненного Муни и их согласию с ним ради вечного и неизменного блага для себя и других! Да будем мы следовать нравственным установлениям Муниндры, не поддаваясь соблазнам оправдания обстоятельствами места и времени, питая всеобщую веру!

Исполненный веры в [действенность] жизнеописания Покровителя, я уже давно стал думать о том, что было бы прекрасно, если бы появилось его подробное житие. Но, не имея на руках документов, я, человек по имени Вагиндра, написал [его] краткое [жизнеописание] в первый монгольский месяц года железа-женской-свиньи сорок пятого года пятнадцатого рабчжуна по дороге в столицу [России] , основываясь на отдельных записях, [хранящихся] в Балдан Брэйбунге и устных рассказах стариков.

Джаянту!